Царь Додон, он не долдон. Pulp fiction - Михаил Буканов

Да ладно, замнём для ясности!

Жили-были старик со старухой. Как вам начало? Чего-то такое я где-то слышал. Bот дальше будет страшнее и разнообразнее. Да, ладно! Чего там можно нового про несчастного старика и бедную старуху написать. Курочка Ряба? Была. Колобок по сусекам скребли? Скребли. По пузу, а оттуда два арбуза кувырком присутствовало? Знамо дело. И даже про ленивых старых супругов, поспоривших, кто первый слово скажет, тот и пойдёт дверь на ночь на замок закрывать, было! Но предметом сегодняшнего пристального внимания становится неизученный наукой феномен. Речь будет идти о (уж больно хорошо один старый автор выразился) сарсапарилле невежества и пролегоменах науки. Знаний-то есть! Которые есть сила! Как говорят учёные, любое открытие, скажем, физическое явление, становится научным фактом там, тогда и (важно) постольку, где, когда и поскольку результат, выданный на гора, может быть повторён и зафиксирован другими учёными, в иных лабораториях, и не единожды. Бог с ними с физиками, химиками и прочими ботаниками. Не доверяют они друг другу, а может просто ревнуют к славе не своей, не знаю. Я же попытаюсь гармонию древней сказки проверить алгеброй научного факта. Тоже мы книги читывали, и про пышное, расцветающее не в теории дерево, знаем! «Время, начинаю про…» Стоп, стоп. Каюсь. Свернул не туда. Уж больно хорошо учили в стране советской в школе и на ист. факе. (где я слово это «Фак» слышал? Уточнить.) Да, ладно, можно и про деда с бабкой! Всё гениальное просто! Надо начать, затем углубить, процесс и пойдёт. Вот до чего человека может довести сочетание высшего университетского юридического образования с учёбой на аграрном факультете природоведческого сель. хоз. института и скромное происхождение. Впрочем… В давние-стародавние времена, в одной маленькой стране, которая заботами своего курфюрста процветала, пахла и кучерявилась, жили были дедушка и бабушка. Вообще-то, лучше бы их называть гросфатер и гросмутер, но слова, мною произнесённые, являются иностранными, не для всех, чьё понимание имеет языковые проблемы, понятным будет. Mы начнём попроще. Жили-были дед, да баба! Поскольку жили они в германском княжестве, то была у них не изба, а маленький домик, покрытый красной черепичной крышей. Стены же, сложенные из белого кирпича, хорошо пространственно контрастировали с зелёной жимолостью живой изгороди и посыпанными желтым песком дорожками ухоженного, с яркими цветочными грядками внутреннего дворика. Скопленные в процессе длительной жизнедеятельности талеры вполне позволяли им поощрять свои маленькие капризы, как-то: завтрак, обед и ужин. Хватало на дрова для камина и на сливки для любимой кошки Гретхен, предмета любви и почитания престарелых владельцев дома. Целыми днями, да и вечерами, дед конструировал причудливые птичьи клетки, причём, форм изощрённых, которые весьма охотно приобретались окрестными жителями, a бабушка, если не готовила гороховый суп, или, там, айсбан, сидела и вязала длиннющий носок. Просто чудо наяву! Иллюстрация к рассказу средневекового германского писателя «Обеспеченная старость». И всё бы хорошо, но повадился в места эти тихие ходить чёрт с намерениями самыми гадскими. Людям жизнь портить. К одним заглянет, сына в войско курфюрста призовут. К другим, в огороде и на клумбах всё гусеницы сожрут. Детей к табаку приучает. Влез в доверие к правителю, тот ему на откуп всё население отдал. Да ещё указом потребовал, что бы все табак богомерзкий, кнапстером именуемый, потребляли. Поскольку сам чёрт был выходцем из страны чужедальней, то костюмы местные ему никак понравиться не могли. Дал взятку министру первому, так тот указом Кабинета заставил всех чёртово платье носить. Детей отбирать стали и направлять для изучения наук чертовских в места отдалённые. Взвыло население, да делать-то что? Уйдут в место укромное, и слезьми ревут. А чертяка совсем распоясался. Бить вас всех говорит буду, плакать не велю. Захочу – всех на завтрак съем, вовсе даже никого и никоим образом не помилую. Мне, – говорит, – от правителя вашего такой мандаторий выдан, что я, в-натуре, против всех вас здесь превозвышенней. Потом поймает кого, кто не успел убежать, да на остров, посреди пруда им же и насыпанный, в ссылку ссылает. Вопит бедный, брыкается. Что я там говорит делать буду? А чертяка ему в рифму со всем похабством. Мол: «островок пустынный, нету ни души. Так садись на жопу и муде чеши». Это он из песни своей излюбленной цитаты вырывает, да ими несчастных жителей германского курфюршества ошарашивает. Cразу все ему должны стали, даже те, кто у него ничего не занимал. А чего ты ему скажешь, коли он чёрт, да ещё и в законе? Попробуйте поймите, коли в разговоре разъяснения такие. У вас у всех деньги, они одинаковые, то-есть, вы сами отличить не можете, коли их в одну кучу смешать. А раз деньги одни на всех, то что твоё, то моё, а моё, оно и ранее было моё, им и будет! Короче, ссыпай манюшки, гольтепа! И напевай песенку про счастливую жизнь под рукою курфурста и моим чутким руководством! Ну, гадский чёрт, совсем отвязанный. Отморозок! Как есть, на всю голову отмороженный! Взвыли жители, которые ранее про себя думали, что они народонаселение, собрались на митинг протеста и пошли всем курфуршеским кагалом ко двору правителя. А там начали выбраные из них лучшие люди говорить, политику правителю, который её сам и внедрил, хулить, да разъяснять, негодования свои высказывать. Про чёрта, проделки его голосят, на остров специальный, местом заключенния тюремного служащий, жалуются, чёрти чего несут, как говорится, фамилии не спрашивают! Распалились постепенно, задние на передних напирают, кто спереди стоял, уже к трону подошли. Понял государь земли местной, ****ец приближается мелкой, но верной поступью, да как заорёт: С претензиями сюда, уроды, пришли, гниды, а сами до меня добираетесь? Чёрт вам не нравиться, сам за вас возьмусь. Будете вы у меня ежиков против шерсти рожать. Молчать! Что! Ага! Вот я вас всех отоварю по гамбургскому счёту! Налоги на стол! Нау! Да я вам всем, поцам дырявым, мекленбургско-шверинским отстоям, червеобразный отросток на жемчужные талеры порежу, поджарить велю и всё медленно съесть. Что бы прочувствовать успели! Арш лейкерс, нихт шайсе! И, солдатам! А ну, чудо-богатыри, в шпицрутены их. Ату, сволочь, а затем собак своих любимых не пожалел, спустил. Очень уж курфюрст о народе своём печалился. Знал, без мудрого руководства мужички местные от рук отобьются и новую Реформацию устроят! Тогда придётся уже не собачек и солдат с ихними шомполами беспокоить, настоящую кровавую баню устраивать. Такого его народолюбивое сердце представить в мыслях не хотело, не то что наяву! Раз сердце мыслить сподобилось – дело сурьёзное! В атаку! Разбежался народишко, плачет, на долю горькую друг другу жалуются. Глядь, – а между ними нет мужа той бабки, о которой в начале рассказа речь шла. Что делать? Ропот и шёпот по толпе пробежали, решили узнать, почему такой выдающийся член кагала как дед, не только их движение не поддержал, но и вовсе даже к ним присоединяться не желает? Выбрали людей самых лучших, специальных, выделяющихся из породы самцов вульгарис отменным уважением, из говорливых самых не молчунов, отправили, сами на остров насыпанный побрели – туге своей, чёрной печали, предаваться, немного попьянствовать, да и с целью хоть для чего нововведение поганое использовать. Это ж революция умов. Так тебя чёрти что на отселение в качестве наказания пихает, а так ты сам приплыл в приятном обществе! Наука. Диалектика! Сидит дед, рейки приспосабливает, обдумывает чего с куда тут соединить, бабка ложкой кусок зацепила из горшочка, на печке стоящего, пробует. А тут на тебе, нейборхуд разгневанный на протырку в ворота, с петель сорванные, прётся. Один даже плакат малый держит: Позор вероотступникам! И, по-немецки, «Дас ис фантастиш». Плохо дело. B одной пьесе мудрая мысль была «Если женщины дерутся, ты меж ними не вставай!» А если народ не просто вульгарно себе дерётся, а, конкретно, тебе люлей выдать хочет? Надо вставать? Есть ответ! Привожу: Ох, надо, и линять побыстрее. Поскольку народ сначала из тебя форшмак изделает, потом уже сожалеть, да печалиться будет. Типа: И за что мы стареньких под такой орех разделали? И сокрушаться: Всё ж, звери мы, не люди? Но ты этих сожалений и сокрушений не услышишь. Не уверен, что музыка будет играть в твоём доме, но деревянный костюм или платье – наверняка! Обеспечен! Стоп!

Конец ознакомительного фрагмента.